Дина шла по улице против ветра. Она чуть наклонялась вперёд, рассекая его — узкое острое лезвие режет бесконечную волну ветра вдоль. Иногда ей казалось, что в этом вся её жизнь — идти против ветра, резать волны, брать высоту, неизвестно, зачем. Но так бывало редко. Чаще всё было неплохо. Друзья, редкие свидания, рыжий пушистый кот соседей заходит в гости. Отдых, поездки, на жизнь хватает.

Сейчас она возвращалась от Леночки с карманами, набитыми маленькими твёрдыми бугристыми свёрточками. Зелёный, белый, красный чай в яркой сморщенной фольге, Ленчик вернулась из Китая — Дина шла против ветра, как парусник, острым курсом. Мысли в голове были отрывочные, резкие, как порывы ветра. Позавчера было два года… Маки нет, просто нет. Не расклеиваться, нет смысла. Синий не звонил… не ответил… надо выбраться к нему. Но к психологу насильно не затащишь… Как… 

— Извините, — приятный мужской голос; Дина чуть не врезалась в молодого человека, который шёл навстречу, по ветру. Она остановилась, выпрямилась.

— Не подскажете, как пройти на улицу Светлую — 

Он осёкся. Дина никогда раньше его не видела (высокий; очень красивый; немного усталый), но в его больших серо-зелёных глазах отразилось узнавание.

Тьфу, подумала Дина. Синий?

Парень протянул руку, как будто поздороваться по-мужски. Но на ладони лежал знакомый патрон с гравировкой.

Ох, Синий.

_{* * *}

— Понимаете, — раздражённо повторила Дина, — мой брат не в себе.

Она не сказала, «Вы тоже», но это было и необязательно говорить вслух.

В парке было ещё холоднее, чем на улице. Поодаль угрожающе вопили: «Защекочу!» Визжали дети, тявкала собачонка. В пруду отражался тусклый диск солнца. Толку от него не было, хотя лето ещё не закончилось. Может, конечно, зябко было не от погоды, а от привета Синего. Опять, опять всё это ворошить! Дал её адрес первому встречному, патрон его дурацкий, и зачем? Дина поёжилась, засунула руки поглубже в карманы тонкой вельветовой курточки, шурша фольгой. От пруда тоже тянуло холодом.

Парень молча снял с себя куртку и накинул на неё. Дина возмущённо открыла рот, но он просто аккуратно запахнул замшевые отвороты и отвернулся от неё к воде. В куртке было теплее, к тому же она была Дине почти до колен.

— Причём тут это, если он ваш брат?

— Притом, что он отправил первого встречного практически ко мне домой, забрать всю эту — эту фигню, которую мы какими-то крохами собирали от безвыходности, понимаете?

Он не ответил. По воде плыл лист ржавого цвета, первая визитка неизбежной осени.

Дина подумала, что надо взять и бросить эту дурацкую куртку, уйти, позвать на помощь, если он вдруг… Но он просто стоял у воды, как столб, и следил за плывущим листом, даже не поёживаясь. В длинной куртке было тепло, а сама она была конченой идиоткой. Последнее, по крайней мере, объясняло всю эту ситуацию сразу и целиком.

— Я не хочу во всё это снова погружаться, понимаете? — тихо сказала она. — Не хочу вспоминать.

Он обернулся.

— А что, удалось забыть? — без вызова спросил он.

Дина отвернулась. Вслед за ржавым рыжим листом плыл жёлтый с зелёными прожилками. Они задрожали и расплылись.

Когда она была уверена, что голос не будет прерываться, то смахнула слёзы — от них было холодно щекам — и сказала, не оборачиваясь, глядя на плакучую иву:

— Закачаю на файлообменник. Пойдёт?

— Давайте вот сюда лучше. — Он положил что-то маленькое в карман куртки, отошёл снова. — Там все написано. Это несложно.

— Хорошо, — сухо сказала Дина. — Дойду до дома и сделаю. Всё оцифровано и собрано уже, это быстро.

Зря я это сказала, подумала она. Сейчас он скажет, что брата считаю психом, а сама сижу на всей этой фигне и готова по первому зову— 

Но парень просто ответил:

— Спасибо.

И, помолчав, он тихо добавил:

— Сдаваться … больнее, чем прощаться.

Плакучая ива потеряла чёткость, слилась с водой и небом.

Когда Дина снова вытерла слёзы и обернулась, его уже не было рядом. Дорожки вокруг были пусты.

Куртка осталась у неё на плечах.

_{* * *}

Стас проснулся, когда они ехали мимо луга. Смеркалось; к моховику поздно, придётся завтра. Да и с Вином идти не стоило пока. Он, конечно, держался молодцом, но вряд ли ему было так покойно, как он себя вёл — за какие-то два дня он узнал весьма много нового о жизни.

Стас потянулся, прогоняя остатки сна. Две кратких поездки на поезде забрали куда более сил, чем побег из прусского плена ночью. Que diable, он же даже забыл показать Вину фотографии галереи «Добытое»! Впрочем, их не стоило бы видеть на пустой желудок.

— Проснулся? Ща дома уже будем, — сказал Вин, не оборачиваясь. — Ты как? Нормально?

Стас кивнул.

— А ты?

— Отлично, есть только хочу, не могу. Кабана бы прямо проглотил.

— Сейчас же пообедаем, только прибудем.

Вин покосился на Стаса в зеркальце. Когда они встретились в Солнечном, Стас выглядел осунувшимся, как будто не ехал в поезде в хорошем купе и потом из Пскова до Солнечного комфортной электричкой, минуя час пик, а шёл пешком сутки без еды и воды. Он отдал Вину патрон, кратко рассказал о пропавшей Маше Шаховой и решительно отказался встречаться с Диной. «Это не по моей части», сказал он Вину без всякого выражения. Это было удивительно, потому что Стас точно был куда обходительней Вина и ещё мог так завернуть, как Вину и не снилось, а девушкам это обычно нравится. Но у него был такой измученный вид, что Вин не стал спорить и оставил его спать на заднем сиденье.

И хорошо, подумал Вин, заворачивая во двор; хорошо, что Стас не пошёл. Когда Дина на него первый раз взглянула… она была яркая, такая яркая на фоне серого Солнечного, что на неё было почти больно смотреть. Он говорил с ней, отвернувшись, потому что иначе его сковывала незнакомая, томящая немота. Он говорил с ней какими-то непривычными словами, непонятно откуда взявшимися. И она плакала, когда он уходил, как можно быстрее, чтобы она не скинула куртку с плеч, чтобы… Вин не знал, как это сказать словами, но он знал, что он чувствует. Ему никогда в жизни ничего не хотелось так сильно, как того, чтобы Дине никогда больше не пришлось плакать от горя.

Хорошо, что Стас не пошёл.