Милый розовый особняк с палисадником, домик купца или банкира. Вин бы на месте Стаса подумал, что это такое наваждение от странных фото, от разговоров и встреч с нечистью. Но Стаса, сына рационального века, непросто было сбить с толку. Да, наваждение. Но не от разговоров оно исходило. А что дело плохо закончится, так и начиналось оно нехорошо.

При входных портиках уже фотографировались две кокетки, одна в мышиного цвета трико и жилетке с металлическим отливом, вторая в антрацитовом моряцком свитере, который нескромно открывал голые ноги над черными ботфортами. Стас привычно отвёл взгляд. Он так и не понял до конца, что здесь считается вызывающей наготой, что красотой, а что элегантностью; слишком часто результат выглядел на его взгляд одинаково. Взять хотя бы то, что женщина, одетая так, как портовая шлюха не осмелилась бы, могла оказаться куда менее доступной, и считаться женщиной приличной.

Помимо девиц, что пичужились у колонн, и их скучающих спутников в мятых куцых кальсонах и куртках, у круглых кустов болтали две женщины в брюках и мешковатых блузах и кофтах. Неподалёку слонялся мужчина средних лет, видимо, муж одной из них. Волосы у всех были короткие, у женщин едва до плеч; у девиц белые лохмы, не завитые даже, а у одной из двух старших и вовсе тускло-медные, с почти лысым затылком. Вспоминая уроки Николая Евгеньевича, Стас с некоторым усилием заставил себя отметить, что у одной из старших была приятная улыбка, невзирая на все её усилия убрать из облика всё женское; после этого немного легче было находить что-то цивилизованное и в остальных лицах. Фестиваль дался ему легче — народу было больше, но меньше уродства. Вот бы Ange над ними потешался!

Стас снова сосредоточился на здании. Теперь в нём ничего особенного не было, дом как дом. Если бы не фото, он бы вошёл в него, не задумавшись. Но что толку? Решение принято.

Как по сигналу, наконец скрипяще открылась тяжёлая входная дверь. За ней, конечно, ждал полумрак.

— Экскурсия дорогущая, а даже внутрь не пригласят. Молодой человек, дайте даме пройти, — раздался в наступившей тишине командирский женский голос. Лысоватая женщина с медной стрижкой пихнула Стаса, хотя могла бы пройти по соседней тропинке, никого не задевая, и первая прошла в полумрак, оттесняя и девиц с приросшими к рукам телефонами. Закатывая глаза, те прошли вихляющей походкою вослед. 

Паучок да муха, подумал Стас. Заходи, попьём чайку.

Зашёл, конечно.

— Проходите, проходите!

Откуда-то доносилась Весна Вивальди, очень тихо. В полутени фойе бронзовая листва, змеившаяся по колоннам, казалась живой. Зеленоватый потолок с золотой искрой — свет шёл по краю, мягко подмигивал из-под лепных панно. Выглядело это тяжеловесно, будто архитектор хотел прибавить барокко, но не смог вовремя остановиться. Но и не бесталанно, присутствовала в этом некоторая атмосферность.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! Проходите же, прошу вас!

К ним навстречу вышел высокий, молодой ещё мужчина лет тридцати пяти или сорока, со строгими чертами лица, в сером шерстяном костюме и искусно повязанном шёлковом галстуке бронзового цвета, точно под цвет листве колонн. С его появлением показалось, что в фойе стало несколько светлее, будто на концертной сцене. Женщины при виде его немного подобрались, кроме, конечно, грубиянки с залысиной; но и она почти благодушно ответила:

— Ну, знаете, и так уже развели тут интриги, только по записи, и на ветру тут ждёшь…

Хозяин — Стасу он сразу показался хозяином, не наёмным cicerone—развёл руками, доброжелательно улыбаясь. Он двигался неспешно, с достоинством, но и не медлил зря.

— Виноват, тысячу раз виноват! Но что же делать? Человек слаб, mea culpa. Немножко согреемся с вами, познакомимся, и в путь, по Галерее. — Он произнёс последнее слово так, что было слышно заглавную букву.

За оплетёнными колоннами были тканые портьеры, того же зеленоватого оттенка, что и потолок; по полотну ползли бронзовые листья, точно повторяющие кованый плющ колонн оттенком и формой. Это почему-то особенно впечатлило девицу в мышином трико, и она даже подошла изучить их поближе.

Хозяин потянул за кисти-подхваты, открывая перед гостями уютный альков — стены соломенного цвета, небольшие золочённые столики с витыми ножками. На белом фарфоре лежали сладости, приятно пахло свежезаваренным чаем и молоком. Все оживились; как всегда, пусть и пустячное, но угощение и несколько глотков горячего чая сделали своё дело. Все оттаяли, в прямом и переносном смысле, и начали знакомиться. Хозяин представился Добрецовым, Григорием Александровичем. Все остальные представлялись Дашами-Машами, будто дворня. Добрецов не расспрашивал их далее, лишь кивал; вероятно, он прочёл формуляры, которые пришлось заполнять при заказе экскурсии. Вин записал Стаса искусствоведом, пишущим диссертацию по частным коллекциям, добавив ещё какие-то малопонятные метки, которые посоветовал Стасу выучить. Когда дошла до него очередь, Стас с некоторым усилием заставил себя назваться Сашей, тоже по совету Вина. Взгляд Добрецова на нём не задержался; может, притворяется, а может, и зря они с Вином в нём подозревают сообщника Пал Иваныча и таинственного Деда. Да и в каком деле сообщника?