Вин вернулся в Питер, ходил на занятия. Ни слезинки. Вину казалось, что ничего не чувствовать — это нормально, это значит, что он не раскисает, и хорошо, брат бы не одобрил.
А потом вдруг наступил внезапный настоящий весенний день, будто солнце в Питер заглянуло и заблудилось, и никак не может выйти. Снег переливается радужно на солнце, девушки румяные, а не красные, мраморные нимфы клонятся к прохожим на запах кофе из стаканчика… Вин не пошёл на пару, а пошёл, куда глаза глядят. Час, два, пока солнце греет, пока кажется, что весна пришла по-настоящему, по-честному, и никуда не денется. Искрит снег, сияют девушки, блестят витрины: длинные гитарные грифы, ореховые, жёлтые, белые гитары на бархате, о, вот эту алую с крыльями, Ваньке на день рождения —
Он вслепую завернул в подворотню, в Питере всегда есть рядом подворотня, упёрся лбом в ледяную стену. Его накрыло разом, полностью. Пустая квартира, он отдал старую гитару дочке соседки, у изголовья Ванькиной койки фотография маленького Вина, измазанного сажей.
Вин никому об этом потом не рассказывал. Он сам не знал, сколько там простоял. Слёзы текли и текли. Он ревел, по-детски, хотя и беззвучно. Несколько раз казалось, что всё, нет больше слёз; он хватал ртом холодный воздух, и слёзы снова текли, будто выкачивались насосом.
Мимо ходили люди, не видя его, конечно. В большом городе много есть такого, чего лучше не видеть. Один раз кто-то спросил что-то, добрый женский голос; краем глаза он увидел красную детскую коляску. Не получилось повернуться, ответить, он смог только тряхнуть головой. Его самого уже била мелкая дрожь, будто сейчас он выплачет всё сердце, останется осколок льда в груди.
Коляска исчезла. На кирпичном выступе рядом осталась бутылка воды и упаковка влажных салфеток. Он рассмеялся, сквозь слёзы, и наконец стал успокаиваться по-настоящему.
— Не помню, как в общагу вернулся даже. Спасибо этой с ребёнком, хоть морду как-то вытер, и вообще. Ну, бывает, понимаешь? Когда разом всё, и всё. Нормально.
Стас кивнул, остановился, не оборачиваясь. Когда Вин с ним поравнялся, Стас не глядя пожал ему плечо.
Перед ними лежал большой луг. Коростель трещал очень громко, будто прямо под ногами. За лугом на небольшом возвышении темнел силуэт кирпичной церквушки на фоне предрассветного розоватого неба.
— Гнилушкино, наверное, или Оторвы какие-нибудь, — сказал Вин.
— Смотри, вон свет в избе, — сказал Стас.
Где-то недалеко закричал петух.