— У него есть душевнобольной друг, каковой оказался в сумасшедшем доме, но ты не знаешь его имени? — уточнил Стас.

— Я с тобой тут скоро, блин, говорить разучусь. Смотри. Какой-то левый… то есть, этот Сергей вдруг приезжает в пс- в сумасшедший дом, где держат дядю такого — он не чей-то дядя, он вообще неизвестно откуда взялся. Он там говорит, что сейчас шестидесятые, только девятнадцатого века, что его зовут Платон Елисеевич — нормальное имечко, да? А, ну тебе нормальное, естественно. В общем, он в каких-то лохмотьях, небритый, худой, буйный такой, его посадили, чтобы успокоился, там разберутся. А потом раз и приезжает такой Серёжа и заявляет, что этого Елисея, в смысле, Елисеича, знает, это его сосед, у него иногда бывают приходы, а так он ничего, дайте я с ним поговорю.

— И что же?

— Ну, они там поговорили, и этот Платон такой, да-да, извините, это у меня иногда бывает, так заработался, что не трезвел месяц, а так я Пётр Владимирович, учитель истории, хочу домой, меня молодой человек подвезёт. Дело было в области, там никто возиться с ними не стал, ну и короче его выпускают. Естественно, этого Платона Владимировича никто больше не видел. Конечно, может, это правда была — где-то сейчас учитель истории, который два года назад закодировался или год назад спился, но что-то я в это не верю. А через несколько дней Машка пропала.

Стас потёр переносицу указательным пальцем, будто двигая невидимые очки.

— Как-то нашли ещё одного подкидыша? Зачем? И как — у вас можно просто ездить по лечебницам и забирать оттуда потерявших рассудок?

— Можно, наверное, но во-первых, любой, кто не считается опасным психом, может сам выйти, его не могут удерживать; а если кто-то будет объезжать психбольницы всё время —

Стас кивнул.

— Глупость ляпнул, конечно. Тут что-то иное…

Стас задумался, глядя на воду. Может, и есть здесь озорницы-озёрницы, кто знает. Акулька говорила, что до полудня они не выходят, не любят поднимающегося солнца, нарастающего дня… Где бы Маша Шахова ни была, случилось это ночью или к утру… При чём тут умалишённый?

Он повернулся к Вину. Вин спал, повернув голову набок. От утреннего света у него порозовели щёки, но румянец был химерой — синие усталые тени под глазами никуда не делись. Вин всё-таки молод ещё, почти ребёнок…

— Можно подумать, ты взрослый, — ехидно сказал Мышкин. Он был весь в саже. — Надави сильнее, он же вытечет весь.

Стас надавил. Мышкин стянул повязку туже. Cliffe слабо застонал. Он лежал на камнях. Стреляли пока далеко.

— Не вышла пуля, — констатировал Стас, хотя это было и так понятно. Пальцы были скользкие от крови. Мышкин раскурил сигариллу и ловким движением вставил её Стасу между губ. Тот с благодарностью затянулся.

— Brancardier? — спросил он сквозь зубы. Мышкин покачал головой. Никого с носилками поблизости не было, а стрельба приближалась.

— Нож, ремень, водка есть, — сказал Мышкин весело. Он всегда был весел, даже в тот, последний, раз. — А потом как-нибудь дотащим, если не уморим его ненароком.

— Оставьте водку и катитесь к дьяволу отсюда, — отчетливо сказал по-русски Cliffe прерывающимся голосом. Стаса это не удивило, хотя одновременно он помнил, что на самом деле Cliffe по-русски знает только «Дурак!»; впрочем, это он действительно выговаривал очень чётко.

— Черти, вас же пристрелят, как…

— Силы поберегите, — Мышкин ловко влил хороший глоток местной аквавиты в глотку Cliffe, придерживая ему голову. Cliffe закашлялся. Дерево над ним задрожало, уронило пару розовых цветов.

— Кретины, — добавил Cliffe, отдышавшись. — Нас с вами, Мышкин, уже в живых нет, слава Богу, но этот же должен соображать. Сколько мы с ним возились?

— Что я должен соображать? — спросил Стас. Мышкин, поливая водкой рану Cliffe, ответил, не поднимая головы:

— Семья, понимаешь?

— Нет, — честно сказал Стас. 

— Ты ж всё видел, — сказал Мышкин, осторожно проверяя лезвие ножа. — Смотри.

Каменный склон был, естественно, в Галерее. В соседний зал стекал прозрачный ручей. По его порожкам вилась алая ленточка крови, медленно расходилась по воде. Из-за пальбы в воздухе стояла мутная фиолетовая взвесь, но портрет дедушки с бабушкой на стене она обходила.

— Stanislas, — раздражённо сказал Cliffe. — Are you blind?

Стас посмотрел снова. В кованой бронзовой раме из сплетённых  листьев была яркая цветная фотография: четыре человека стоят спиной к зрителю.

— Зачем фотограф так снимал? — спросил он.

— Фотограф ещё не снимал, — ответил Cliffe.

— Сигареты принеси, — сказал Мышкин.

— Я не курю сигареты, — сказал Стас. — Тарасу Петровичу держу пачку, по дружбе —

— Дружба, — презрительно ответил Мышкин. Стас лежал на камнях в луже собственной крови. Cliffe, целый и невредимый, в белоснежной сорочке и белом шёлковом галстуке, давил ему на грудь. Дышать было всё труднее. Стас хотел его оттолкнуть, но не мог поднять руки.

— Скорей, — сказал Cliffe, — не то утонешь.

Мышкин занёс нож. Стас хотел крикнуть, но дыхания не хватало, а нож уже торчал в спине упавшего навзничь Cliffe, и над ним стоял Сергей-Варяг и смеялся.

_{* * *}

Стас резко сел. Раздался всплеск, ровно под мостками. Вин лежал на боку рядом, потирая глаза здоровой рукой. Термос и мешок с пирожками по-прежнему валялись между ними, в лужице воды. Под пирсом вода расходилась круговой рябью.

Стас несколько раз вдохнул полной грудью, хватая воздух. Он хотел было зачерпнуть холодной воды из озера, но тут же передумал. Куртка на груди была мокрой.

— Ты чего? — спросил Вин, приподнимаясь.

— Да тоже уснул, и какая-то мешанина привиделась. Будто со смыслом, а будто и нет. Как ты себя чувствуешь?

— Отлично, — бодро соврал Вин честным голосом. Стас одобрительно усмехнулся. Небритые щёки Вина отливали синевой, щёгольская бородка растрёпана, незажившие царапины и синяк на скуле… сам он, конечно, выглядит не лучше. Стас запустил пальцы в шевелюру и подёргал сам себя несколько раз за волосы — если бы так можно было выдернуть мысль… Сон ускользал, как ящерица в расщелину. Почему кажется, что в этом фантоме было что-то важное? Стас зажмурился, силясь поймать уходящее впечатление. Фотография, семья… сигареты…

— Nom d’un nom! 

Когда Стас начинал бормотать что-то в нос, это означало то же, что когда нормальный человек орёт «БЛИИИИИНННН!!!!», это Вин уже прекрасно знал. Блин, подумал он. На заправке будет блин, там я выпью кофеин.

— Вспомнил, — сокрушённо сказал Стас. На фотографии из сна все фигуры повернулись лицом, и он понял, где её видел, и почему знакомым показался паренёк в поезде. — Домой не поедем пока, Вин.

— Да я, блин, понял. Пошли в машину, по дороге расскажешь, — сказал Вин.

_{* * *}