Последние километры шли по грунтовке. Она начиналась сразу после деревни Почечки. К концу первого километра Вин заметил в пространство, что надо было добавить к названию «Прощай», но Стас даже не улыбнулся.

Хуже всякой нечисти дорога-гребёнка — барханы из гравия, камешков и песка, всю машину трясёт, как на транс-дискотеке, но в менее предсказуемом ритме. Пару раз Вин думал остановиться, но побоялся, что не сумеет заставить себя влезть обратно. Хоть они и ползли со скоростью школьника, которого после уроков отправили к репетитору, но левая рука всё равно ныла и подавала апелляции, а правая почти онемела. Когда езда по стиральной доске внезапно закончилась, и началась полоса гладкой сухой утрамбованной грязи, ненамного шире их машины, Вин непроизвольно крикнул «ура!».

По обе стороны простирались, а может, тянулись, сочные зелёные луга. Вин с облегчением съехал на траву, остановился и полувышел, полувыпал из машины. Пахло летом и клевером. Высоко в синеве вились ласточки, звали солнце не уходить. Стас тоже немедленно вылез, повалился в траву и вытянулся во весь рост. Вин открыл багажник и уселся на краю, упираясь спиной в проём.

— Дина сказала, что надо ждать здесь. Тут одна дорога, машину будет слышно за километр.

Стас неопределённо помахал рукой в воздухе, не открывая глаз.

Сергей-Варяг оказался не единственным знакомцем среди нападавших в поезде — первый лазутчик, молоденький совсем, не сразу припомнился Стасу, но всё же в итоге Стас его узнал, хотя они никогда не встречались. Большой семейной фотографии в гостиной Тараса Петровича было уже несколько лет, и его младший сын подрос и изменился, но не настолько, чтобы стать неузнаваемым вовсе.

— И что это означает? — спросил Вин, нахмурившись, когда они отъезжали от озера в сторону ближайшей заправки. 

—  Пёс его знает, — устало сказал Стас. — Могу лишь известить тебя, что я уж точно поломал ему пару костей и, возможно, одарил сотрясением мозга, если таковой у него есть. Ты готов побиться об заклад, что Тарас Петрович здесь ни при чём?

Вин покачал головой. Прикольный будет поворот, если Тарас Петрович и есть Дед, о котором говорили Стасу на фестивале. Прозвище так себе, но мало ли. Ну и в любом случае, если Стас избил его сына, тот вряд ли будет разбираться, в чём тут было дело. А что Стаса он признает, это как пить дать.

— Ну и куда теперь? — спросил Вин, когда они припарковались за заправкой, чтобы Стас покурил, а однорукий Вин выпил кофе. Стас и здесь от кофе отказался, хотя непонятно, что ему не понравилось. Горячий, сладкий, из кофемашины, чего ещё надо?

Стас затянулся, прикрыв глаза.

— Интересно, что господин Синёв имеет сказать о Галерее.

— Кстати, да. Почему-то же за ним тоже следили, особенно, когда он был рядом с тобой. И сестра пропала тоже у него.

— И у Дины, — сказал Стас. Вин подозрительно покосился на него, но Стас изучал яркую зелёную шишку, поворачивая её то так, то этак. Шишка была сосновая. В отдалении росли кривоватые берёзы.

— Это у тебя откуда? — спросил Вин.

— А, это… Помнишь, я тебе сказал, что яйцо украду?

— Оно превратилось в шишку? — спросил Вин; он уже ничему не удивлялся. Стас рассмеялся.

— Можно и так сказать. Дело в том, что я хотел получить более точные сведения о том кольце ветра, в которое мы попали…

Забавно, что чуть больше суток назад Стас шёл на луг с ворованным яйцом — почему-то моховикам скраденное вкуснее. Если у мелкого нечистика есть для Стаса ответ, вот и кое-что прояснится, а там и Тарас Петрович подъедет за ним, как уговорились.

Рассветная трава поникла под обильной росой. Как только Стас ступил на неё, от кромки леса отделилась высокая тень, отливающая синевой. Хрупкое яйцо спрятать было некуда. Надо было заранее куртку вывернуть наизнанку, подумал Стас, но леший, в виде мужика с сумой, уже стоял перед ним.

— Хозяину здоровья, полян широких, древ высоких, чащ глубоких, — поздоровался Стас учтиво. Леший мотнул иссиня-чёрной шевелюрой. Сегодня в ней болтались пряди мха. В этот раз он был выше Стаса. Воздух вокруг него дрожал, как перед грозой.

— Молвишь сладко, а звучит кисло, — проскрипел он. — Служек-то моих себе зовёшь?

— Никак нет. Самого хозяина потревожить неможно по мелкому делу, вот и у былинки спрашиваю, травинке кланяюсь, — ответил Стас осторожно. В гневе он лешего не видел никогда; в Ключах он был на хорошем счету, скотину не портил, детей в чащу не уводил. Тётя Лена почти точно ему приносила вишнёвой наливки по большим праздникам. На всякий случай Стас положил руку в карман с полынью.

Леший чуть уменьшился — теперь они со Стасом были почти одного роста. Прямо из травы выпорхнул коростель и уселся на левое плечо. Теперь вместо куртки на лешем был длинный жилет из ивовых прутиков.

— Играли мы, на золотые рожки, они вверх торчат, дядюшки булгачàт, — сказал леший. Стас кивнул. Тонкий месяц, кверху рожками, пять ночей назад, когда они почти попали в воронку ветра. Он так и думал, что лешие гнали, разбив кольцо, и тем самым спасли их с Вином.