Русалок и прочих Синий фотографировал на восходе или на закате. Они его ни разу не обижали и близко не подходили. Он к ним тоже не лез. Иногда он их находил по пению; просто так Синий их не видел никогда, только на фотографиях потом.

— У тебя какой-то фотоаппарат особенный? — спросил Вин. Сказать вслух «волшебный» он был пока не готов.

Объяснение Синего приходилось собирать, как из осколков льда слово «вечность». Фотографировал он с раннего детства: первый настоящий фотоаппарат у него появился, когда ему было одиннадцать лет и двести шестьдесят восемь дней. (Стас покосился на Вина, но тот и не моргнул; он был с мехмата). Фотоаппарат был самый обычный, плёночный. Первую русалку он сфотографировал у реки на даче, на рассвете, хотя узнал об этом только потом, когда проявил плёнку. Проявлял он с самого начала сам; а после того, как у него на фотографиях стали появляться существа, невидимые обычным глазом, он и не пытался отдавать плёнки на проявку. 

— Ты не испугался? — с любопытством спросил Вин.

— Не боюсь фотографий, — сказал Синий.

Потом были другие фотоаппараты; то же самое происходило в его руках с любыми объективами, кроме телефонов и планшетов. Снимки надо было распечатывать — на экране никого, кроме людей, не показывалось.

— А как ты снимки продаёшь, или даришь, и там все вот это видят?

Объяснение, которое  удалось собрать из идиосинкратических ответов Синего, оказалось довольно неожиданным. Фотографии, которые хранились у Синего, показывали всё, что попало в его объектив, вне зависимости от того, что он видел, снимая — от речки до её незримых обитателей. Но когда эти фотографии оказывались от него далеко — когда он их отправлял по почте или кому-то дарил — все «они» пропадали. Оставались просто фотографии, хоть и очень своеобразные. Синий выяснил это ещё ребёнком, когда отдал Дине, тогда совсем маленькой, фотографию смешного человечка, играющего с лошадкой («видимо, хлевника,» пояснил Стас). Вечером Дина сказала брату, что человечек наигрался и ушёл. На фотографии действительно осталась только лошадь, нагнувшаяся к земле, будто её гладил по морде кто-то размером с котёнка.

Синий прервался, чтобы налить Вину и себе чая; Вин задумчиво разжевывал очередную конфету. Стас подумал, что никогда не привыкнет к тому, что молодые мужчины едят столько сладкого (Синий медленно разворачивал очередной яркий фантик) и не стесняются этого. Может, восточная мода? Влияние Турции? Он перелистнул несколько страниц альбома, открыл на развороте, где была только одна фотография.

Две девушки — обычные девушки, хоть и с длинными косами, в светлых платьях до земли, — танцевали на зеленом склоне в полуденных лучах. Им хлопали люди в джинсах и футболках, вперемешку с девицами в сарафанах и молодцами в вышитых рубашках (или, с точки зрения Стаса, недоодетые вперемешку с ряжеными). Стас повернул фотографию к свету. Вин заглянул ему через плечо, опустив пониже лампу на длинной кольчатой ножке. Ну да, опять танцуют в костюмах, но не у реки. Высокий статный длинноволосый парень взмахнул смычком — запрокинула голову бледная худая девушка с чем-то вроде пузатой гитары, золотистой, как пирожок. За ними, повыше, у леса — Вин зажмурился, снова посмотрел.

Они выглядывали из-за кустов на дальнем склоне, то появляясь, то пропадая. Вин придержал альбом, чтобы свет не скользил по поверхности фотографии, но от этого ничего не изменилось. Высоченные девицы — выше кустов, выше человеческого роста — в длинных белых платьях. Они то стояли перед кустами, то приседали за них. Одна, самая красивая, выглядывала то из-за куста, то из-за другой девицы. Вин моргнул, и красавица превратилась в страшную старуху в бородавках. Он поспешно отложил альбом.

— Тьфу ты. Это кто такие? 

— Полудницы. Они, говорят, музыку любят. Для музыканта это может иметь худые последствия, — спокойно сказал Стас. — Однако здесь имелось скопление людей, и плясухам да игрецкому люду ничего не грозило.

— А ты такие фотографии кому-нибудь показывал? Ну, как нам, чтобы было видно вот это всё? Не Ди-Дине в детстве, а взрослым людям? — спросил Вин Синего. Ему было трудно поверить, что такой дар может оставаться тайной. Но Синий ответил:

— Нет. Но видели. Потом узнал. 

— Кто-то случайно узнал, что на ваших карточках получаются потусторонние существа? Вам же это стало известно позднее? — перевёл Стас.

Нормальный человек в ответ пожал бы плечами или кивнул, но Вин уже перестал этого ожидать от Синего. И не зря; тот сидел неподвижно и молчал.

— А что за фотографии были? — спросил Вин. — Галерея?

— Не могло быть, ведь их там не было, хотя сами виды были очень… — Стас зябко повёл плечом. — Очень неприятные.

— Погоди, существ не было для меня, а ты их видел впервые при Синем — а, понял, если бы там кто-то потусторонний был, ты бы увидел изменения. И Синий бы не стал их показывать, наверное. Блин, давайте ещё раз на них глянем.

Вин был нечувствителен к языку; но рассматривая во второй раз фотографии из папки «Галерея», он подумал, что Стас правильно подобрал слово. Неприятные. Фотографии вызывали именно неприятие. Ни одному нормальному заказчику такие фотки не подойдут. Галерея не менялась на фотографиях, и там никто не появлялся и не пропадал, но почему-то казалось, что в ней происходит что-то жуткое.

— Эти голуби на ограде, — Вин захлопнул папку. Смотреть больше не хотелось. — Извини, Синий, но хуже этого я ничего не видел, если честно.

Синий сворачивал крошечные бумажные кораблики из конфетных обёрток, обеими руками одновременно. Смотрел он при этом на семейный портрет со смеющимися сёстрами.

— Сглупил, — сказал он глухо. — Расскажу.