Это была одна из последних фотосессий, которые он делал, для Машки на ролевой игре-однодневке. Она попросила, чтобы он сделал их поскорей, чтобы отдать друзьям по экземпляру. Синий проявил снимки, напечатал; они встретились с сестрой в новгородской кофейне («снова Новгород,» пробормотал Стас) — Машка приехала в гости к подруге. Пал Иваныч зашёл в это же кафе, когда Машка разложила фотографии на столе.

— Но вы же проверяли, вероятно, нет ли там кого-то потустороннего? — удивился Стас. Не заметить человек такого склада, как Синий, просто не мог.

— Сглупил, — повторил Синий. Вокруг его чашки девять кораблей из фантиков дрейфовали идеальным кругом на равном расстоянии друг от друга.

Конечно, Синий проверил фотографии. Русалка была только на одной — подглядывала издалека, из камышей, как Мака взлетает над водой, рассветные кудри ярче неба сплетаются с солнечными лучами, руки-крылья в полёте льняных рукавов. Даже для Синего кадр был удачный, лучший снимок в серии. Вин со Стасом склонились над ним — Мака действительно будто летела, запрокинув смеющееся лицо к небу. Русалку даже не сразу заметишь — вон, где сама заводь, то выглянет из камышей, то выставит зеленоватое личико из воды.

— Вы рассудили, что шутовка исчезнет вскоре, а сестре вашей достанется прекрасный портрет? — сострадательно спросил Стас.

— Ты ж не мог знать, что Пал Иваныч туда придёт, — беспомощно добавил Вин, который вообще не умел утешать. — И вообще, с чего ты взял, что он русалку заметил и понял, в чём дело?

Пал Иваныч не подал виду, что заметил что-то необычное — он случайно оказался в Новгороде, и зашёл в кофейню, чтобы что-то у Маки спросить про предстоящую подготовку к игре (в кофейне Мака первым делом отметилась, где сидит, и вывесила телефонный снимок кофе и блинчиков). Пал Иваныч повосхищался фотографиями Маки и Пикси вместе, взял кофе и ушёл. Синий уехал, и о фотографиях этих больше не слышал.

— А приехала она к Пикси? Тогда всё понятно, — Вин потёр лоб.

— Не могу похвастаться тем же. Что тебе понятно?

— Мака встречается с Пикси, и первым делом показывает фотки — помнишь, она просила распечатать, чтобы ей друзьям раздать. Пикси во внутреннем круге — или кругу? — Пал Иваныча. Что бы он ей ни сказал — утащить этот снимок, сфотать его на телефон, взять взаймы — на нём никакой русалки уже нет. Ну и дальше они там должны были задуматься.

— О чём? — резонно возразил Стас. — Нет, не подумайте, господа, во всём этом много и любопытного, и вызывающего живейшие подозрения. Но подозрения в чём? Для чего Пал Иванычу и его братии фотограф лесных и речных обитателей? И почему в таком случае не завести о них речь с самим Синим, в конце концов?

Вин прошёлся туда-сюда, задумчиво потёр перила деревянной лестницы, которая вела наверх, к люку в полу гостиной. Стас машинально перевернул страницу другого альбома. Даже фотографии, в которых не было ничего сверхъестественного, у Синего были выдающимися. Казалось, что все те чувства, которые он не может сам выражать, он улавливал своей камерой, какими-то линзами в широком чёрном раструбе объектива. Вот средних лет мужчина бережно держит под руку немолодую, но прекрасно сохранившуюся даму. Сразу видно, что эта пара давно вместе, их жизнь сплетена воедино, и им вместе тепло и светло. Они были одеты к балу по моде, которая Стасу казалась естественной — так одевались и старшие сёстры на дебют. Платье на даме было немного юным для неё, а мужчина был слишком коротко стрижен, но в целом глаз на них отдыхал. Дама даже похожа была немного на Tatie…

— Ты чего? — тихо спросил Вин, заметив, что Стас мечтательно уставился на фотографию полной женщины лет тридцати с хвостиком, в жёлтом платье, рядом с дядькой в зелёном фраке. Воротник рубашки у него почему-то был поднят до ушей и обмотан белым платком в несколько слоёв.

— Да так. У сестры было почти такое платье, couleur de paille, подарок Lady St. John, когда Tatie была débutante. Сам господин Тургенев сравнил её…

Стас осёкся. Вин смотрел на него во все глаза. Синий без всякого выражения спросил:

— Писатель?

Стас помолчал несколько секунд, потом сказал медленно:

— Н-нет. — Он неожиданно улыбнулся. — Он, правда, тоже писал иногда, но чаще по-французски, об экономике и прочих материях.

У Синего задёргался уголок рта. Вин не сразу сообразил, что это улыбка.

— Не понимал. На фестивале. Зато теперь.

Он достал фотографию из другого ящика. Вин и Стас склонились над ней.

Стас в деревьях, на фоне серого неба, с какими-то колоннами, рядом лошадь под вышитым седлом, у Стаса в руках — Вин моргнул. Стас на фоне серого неба, один. Над ним коптили небо трубы гигантских котельных. Он рассматривал что-то в картонной папке.

— Не спросил разрешения. Сёстры ругают. Извините, — напряжённо сказал Синий.

Стас пожал плечами.

— La chose n’est pas grave, неважно.

Ну да, подумал Вин, проскочил человек немного времени, о чём тут разговаривать, а вот без спросу сфотографировал кого-то, это да, это проблема. Расставили приоритеты.

Они рассказали Синему о кольце ветра; о том, как Стас вошёл в лес на закате и вышел на рассвете другого века. О «подкидышах» и «недобычах» в версии Пал Иваныча. О Галерее и о «небольшом происшествии в поезде», словами Стаса. О своём сне и о семейном портрете Стас пока умолчал.