Вин понял, что прокололся, но слишком поздно. Дружелюбный мужик-балагур, который подвез его до поворота, не хотел его высаживать там и предлагал довезти до соседней деревни, а утром отправить с соседом, который поедет на станцию с курями. Но Вин подумал, что в деревне опять будут радушно поить самогоном, и непонятно ещё, что хуже — что после этого сосед никуда не поедет или поедет с жёстким похмельем, как и сам Вин. Поэтому он настоял на своём. Мужик покачал головой и уехал, а Вин стал снова голосовать на просёлочной дороге. Машин попросту не было. За час проехали две или три, и в сумерках они даже не замедлились. Вероятность лесной ночёвки возрастала.

Вин решил, пока не очень темно, найти укромное место. Он не первый раз за лето готовился спать под открытым небом и даже примерно представлял, как сделать укрытие. У него как-то разок получилось, всякие хвойные ветки, ветровка, все дела. Правда, через пару часов на него вышли рыбаки, которые шли перед закатом на родник. Они были немногословны, пили — неожиданно — клюковку вместо обычной водки, с тем же градусом, но вкуснее, и накормили его остатками ухи и пирожками из дома. 

 Но сейчас есть было нечего, и питьевой воды оставалось едва-едва. Телефон не ловил, и понять, как далеко ближайшая деревня, было невозможно. Сглупил, в общем, подумал Вин. Он понимал, что от голода и жажды не умрёт ни за ночь, ни за сутки, и не замёрзнет — даже в русских лесах средней полосы в июле можно иногда ночь пережить без укрытия, — но перспектива была не радужная. Но могло быть и хуже — на ясном небе ни облачка, пели какие-то вечерние птицы; за пару недель на дороге он так и не удосужился узнать, как они называются. Интересно, сидели они где-то в высоких елях или в сочной берёзовой листве. Может, ягоды найдутся, земляника или черника. А, и какая-то ж речка на карте была, кажется, Прорва, что ли, вроде недалеко. Ладно.

Он поправил нарочито потрёпанный рюкзак и зашагал по узенькой дороге в лишайных пятнах битого асфальта. Полчаса, подумал он, а потом в лес за кусты, и обзывать себя самыми обидными словами, для сугреву. А там и утро настанет.

Через двадцать шесть минут он встретил щукинских.

Брат таких называл «буратинами». На Третьей Лесопильной, куда они переселились после смерти бабушки, когда Вин был ещё маленьким, от таких проходу не было по вечерам и по праздникам. Правда, брата, а потому и Вина, они быстро научились оставлять в покое.

Этих было четверо: трое бугаёв обыкновенных садовых, отличавшихся на взгляд друг от друга лишь тем, что у одного был полностью заплывший правый глаз, у второго сине-фиолетовая слива зрела под левым, а третьему столько раз ломали нос, что от него остался только бугорок над толстой верхней губой. Четвёртый, за которым троица маршировала почётным караулом, был пониже их ростом, с длинными подвижными руками и преждевременно выцветшим лицом с яркими немигающими глазами, с которыми не хотелось встречаться.

Вин привычно погрузился в свои невесёлые мысли, состоявшие в основном из «если бы» и обозревавшие уже не в первый раз последние два года. Вышедшую из леса группу он обошёл, машинально перейдя на другую сторону. Шпана, как обычно, что-то там мычала вслед, но он не прислушивался. Скорее всего это были хрестоматийные фразы гоп-этикета, вроде «Ты чё?» или «Закурить есть?» с пояснительными словами. Вин знал, что выглядит для них подвижной мишенью — достаточно было прямых волос ниже плеч, собранных в аккуратный хвост, и бурого рюкзака в медных клёпках и значках. Но бегал он быстро, а рюкзак был нетяжелый, так что топот сзади его не удивил и не испугал особо. Он шагнул в сторону, резко обернулся — один из них бежал на него, покачиваясь. В руке у него блестело что-то длинное. Вин не стал задерживаться и рассматривать, бутылка это, или отвёртка, или ещё что, а просто прыгнул в редкие кусты. С дороги раздались крики и треск, поэтому Вин, пригнувшись, пробежал подальше вглубь.

Сразу за кустами начался ельник. Вин присел на корточки за толстым деревом. Крики не приближались — как он и ожидал, поддатые гопники не поползли по кустам разыскивать его в лесных сумерках, а стояли на дороге, хрипло покрикивая.