Лес хрустел и хрипел, крики были всё громче и ближе. Вину уже не хватало дыхания, и в ушах шумело, будто они бегут уже долго, а не всего пару минут. Вин начал спотыкаться. Заныла шея, словно камень на ней повис. Девушка же бежала легко, едва касаясь земли. Ему даже почудилось, что она смеётся. У него начало темнеть в глазах, он понял, что вот-вот упадёт. Надо отпустить её, пусть скроется, пока их не догнали. Но окоченевшие от холода пальцы не разжимались, а её ледяная рука только туже —

Холод.

Почему холодно? спросил внутренний голос распаренного, запыхавшегося Вина, с которого пот тёк ручьями.

Он всё-таки запнулся и тяжело упал на колени. Девушка обернулась.

Она и вправду смеялась. Огромные голубые глаза на бледном лице, волосы белее луны, руки играют серебряными бликами. Хохочет, заливается, закружилась вокруг него — Вин резко зажмурился и снова открыл глаза.

Девушка как девушка, стоит, смотрит на на него, голову набок склонила. Как будто кто-то где-то смеётся звонко, да не она, она спокойно глядит. За ней совсем черно, тьма как стена.

— Беги же, — попытался шепнуть Вин, хватая ртом воздух. — Обидят…

Девушка качнула головой, не то возражая, не то сожалея о чём-то. Нагнулась к нему, пошевелила пальцами, будто собираясь его пощекотать. У Вина нехорошо захолодило где-то под солнечным сплетением. От неё пахло лесом и немного полуденным теплом, будто она им побрызгала на холодную кожу, как духами. Но пальцы были ледяные, даже сквозь куртку. Васильковые глаза блестели почти электрическим светом. У Вина сомкнуло горло.

Тёмная пелена за ней поднялась, как занавес, обнажив длинную серую полосу реки с тёмными качающимися деревьями и лунной дорожкой по воде, от луны, которой на небе не было.

От реки к ним приближались тёмные фигуры, три высоких, один пониже. Щукинские действительно не стали гнаться за хлюпиком в лес; они свернули вниз за поворотом, до которого Вину оставалось пара сотен метров, на протоптанную тропу вниз к реке. Расположились на бережку, выпили ещё, и тут из лесу вышла девица. Удастся-таки поразвлечься!

Вин дёрнулся было, но всё тело сковало. Он взглянул вниз.

На груди, где только что лежали её холодные пальцы, теперь распускался цветок. Вин примерно отличал астры от тюльпанов, но он сразу понял, что этого цветка нет ни в одном ботсаду и ни в одном определителе. Синий, с белыми прожилками — или зелёный с серебристыми? — красный с чёрными? — небрежно разворачивал лепестки у него на куртке. Стебель струился по дыркам для пуговиц — внутрь, наружу, внутрь — а чашечка лежала на нагрудном кармане. Лепестки чуть-чуть подрагивали в такт прядям лунных волос, вьющимся вокруг её головы. Верхний коснулся его подбородка.

Вин вскрикнул без звука. Голос не подчинялся. Девушка посмотрела прямо на него и улыбнулась. Вин судорожно вдохнул.

Давешний рукастый детина шагнул вперёд, мимо Вина. До Вина наконец дошло, что кроме девушки, его никто не видит и не слышит. Он достиг той стадии потрясения, когда все происходит помимо человека, и ему кажется, что он спокоен и всё в порядке. На самом деле, конечно, это просто раздвоение тропинки: налево пойдёшь — сознания лишишься, направо — разума.

Вину показалось, что кто-то из них почему-то подался назад. А девушка взмахнула руками и со смехом бросилась в объятия тому, кто был впереди.

По лесу полыхнуло светом, как из гигантского прожектора. Звонкий девичий смех превратился в страшный высокий вой. Деревья и небо зашевелились и поплыли, и то, что Вин принял поначалу за чёрную стену леса, засветилось холодными белыми бликами — вода, из которой поднимались стройные девичьи фигуры с развевающимися серебряными косами и бледными, ищущими руками.

Девушка прижалась к парню, ошеломлённо сжавшему её в ответ, и сомкнула руки на его широкой спине. Её пальцы затанцевали по его шее и плечам, защекотали весело и игриво, а девушки из реки нахлынули белой хохочущей волной, потянулись тонкими руками, закружились хороводом. Мучительный человеческий крик поднялся и тут же задохнулся, и остался только смех и вой, в один голос, в сотню голосов, от деревьев и от реки.

_{* * *}

Когда Вин очнулся, он лежал на чём-то мокром лицом вниз. Он открыл глаза. Казалось, что он провалился в молочную пену на дне огромной чашки. Вокруг не было ничего, кроме белого киселя. Молочная река, кисельные берега, туманно подумал он и попытался подняться. С первого раза ему это не удалось, так всё затекло. Постанывая, он наконец сумел встать на четвереньки и, кряхтя, на ноги, потирая поясницу, как ревматик.

Сначала ему показалось, что он стоит в сплошном тумане, как ложка в чашке капучино, в белой пенке, которая была ему по грудь. Он потёр глаза и огляделся. Над ним начинался лес. Книзу  туман тончал, и под пасмурным небом вилась серая лента реки.

Вин промок и продрог. Ужасно хотелось пить. Мысли в голове цеплялись друг за друга. Туман рассеется, наверное, он даже в Питере рассеивается. К реке или в лес идти? Куда-то надо идти, к людям. В рюкзаке есть — рюкзак! спохватился Вин, машинально хлопая себя по плечу, на котором ничего не висело. Хорошо бы он где-то рядом валялся…

Земли под туманом было не видно. Он вяло попинал траву. Нет, придётся ползать на карачках и искать наощупь. От одной мысли, что сейчас он добровольно нырнет обратно в эту гущу, Вину стало не по себе — да нет, ему просто было страшно; но деваться некуда, без рюкзака уходить не вариант.

Он обернулся вокруг собственной оси еще раз, оттягивая момент погружения, ухода от света…

В двух шагах от него из тумана поднялась чумазая фигура в тине, с бешеными глазами. Она заорала хриплым надорванным голосом, в котором не оставалось ничего человеческого. Вин вскрикнул сам и отшатнулся, упал — назад, в туман, в белизну.