Костёр развёл, естественно, Емеля, а травы собирал и заваривал, как всегда, Воронин, по прозвищу Капитан. Йорик занимался тем, что возлежал на правом боку на синей пухлой импортной пенке, и изящно курил, периодически давая советы.

— Йорик, от тебя толку, как от дохлой батарейки, — досадливо сказал Воронин. — Хоть бы кружки достал.

Йорик слегка приподнял левое плечо. На Йорика он отзывался охотнее, чем на паспортное имя, которое не любил, но ни то, ни другое не побуждало его, как правило, к каким-либо действиям.

— Кто-то должен, должен, коллеги, созерцать. Ты, Капитан, слишком груб и к созерцанию не приспособлен, а Емельянов, младший из нас, ещё юн и неопытен.

Емельянов лежал на спине, глядя на проступающие над поляной звёзды. У него пенка была такая же, как у Капитана, из трёх полиуретановых квадратов, связанных между собой по окольцованным дыркам в уголках.

— Я вот во что не могу врубиться, — сказал он, продолжая разговор, начатый ещё пару часов назад в электричке и прерванный резвыми до невежливости контролёрами (покупать билет на электричку в девяностые среди студентов было не принято, поэтому бегать от контролёров было практически видом спорта). — В чём разница между тем, что говорил ты, и что Капитан? Вы же не отрицаете многообразия миров, так о чём спор?

— Я не отрицаю многообразия миров, но это не значит, что в другие миры можно и нужно попадать. Если они вообще существуют, они просто параллельны друг другу, и везде живут те же самые люди.

— Но это нелогично, Капитан, нелогично, — возразил Йорик, приподнимаясь на локте. — Дай-ка прутик. – Он нарисовал небольшой кружок на песчаной земле. 

— Блин, круги пошёл рисовать. Тебе, может, доску с мелом принести? — невзирая на грубый тон, Воронин пододвинулся поближе. Йорика иногда заносило, но заносило интересно. Емеля перевернулся на живот и приподнялся.

— Смотри. В колесе сансары —

Воронин закатил глаза, но промолчал. Йорик уверенными движениями прорисовал колесу спицы и обод:

— В колесе сансары вращается весь мир, все его плоскости, между спицами. Возможно, возможно, что схема слишком примитивна или, наоборот, слишком сложна. — Йорик любил противоречивые утверждения. — Но что, если в ней есть зерно истины? В конце концов, древние —

— Знали секрет бессмертия, но унесли его с собой в могилу, — вполголоса сказал Воронин. Когда они просмеялись, Йорик легонько хлестнул прутиком по испачканному колену Воронина:

— Капитан, друг мой, я кое-где даже разделяю твой скепсис, но не стоит доводить его до вульгарного цинизма. Прошу, подумай сам: нельзя отказываться от идеи лишь из-за того, что ей много тысяч лет. Если древние постулировали наличие иных ипостасей бытия и веками писали о незримом или зримом присутствии иных существ, почему бы не предположить, что это возможно? Что некоторые избранные догадывались, как открыть пути в миры, в которых живут не люди, а существа другого толка. Быть может, демоны, ифриты, ну и так далее.

— Сказки, — отрезал Воронин.

— Легенды, — возразил Йорик, — которые могут происходить из каких-то событий в прошлом. В конце концов, сейчас мы с трудом ориентируемся в лесу, там, где нашим дальним предкам было очевидно по тому, как, скажем, мох растёт, куда им из лесу выйти. Почему бы не предположить, что существа, которых они могли увидеть, нам теперь зрительно недоступны или не показываются, но по-прежнему существуют? Что вокруг нас сейчас толпа лесных духов, например, которые были видны без проблем тысячу лет назад людям, не понимавшим принцип действия калькулятора?

— Ну, тебе тоже не понять принцип действия калькулятора. Но дело даже не в этом. А нафига нам эти твои ифриты и духи? Нафига их искать? Во всех сказках от них одни проблемы.

— Ну, не скажи, — неожиданно включился Емеля. — От них, например, подарки бывают. Скатерть-самобранка, или сокровища какие-нибудь. — Емеля опять не сдал вовремя сессию и пролетал мимо стипендии. 

— Ну да, живая вода и, блин, молодильные яблоки? — ехидно продолжил Воронин. — Ну это ж правда бред. И кому это вообще надо? — Ему не было девятнадцати, и жизнь и молодость и так казались вечными. 

— Зачем так низменно? — спросил Йорик укоризненно. — Речь, друзья мои, о том, чтобы раздвинуть границы сознания. Выйти за пределы сознания и познания, вот сладкий плод…

— …больного воображения. Я понимаю ещё, в космос летать, — Воронина больше привлекала фантастика, хотя, как любой нормальный студент, он читал почти всё, что попадалось в руки, и полстипендии оставлял на книжном лотке у входа в универ. — Космос осваивать — это, хотя бы, польза какая-то науке и человечеству.

— Неизвестно ещё, в чём больше пользы человечеству. Может, оно ждёт какого-то синтеза волшебства и техники, например. Может, слияния миров… — Йорик смотрел в огонь, нахмурившись. Воронин закурил от прутика сигарету и бросил прутик в костёр.

— Древние тайны бытия… — мечтательно сказал Емеля. Воронин фыркнул.

— У каждой станции метро книжные развалы, там этих тайн бытия столько, всю зиму можно печку топить. Вон весной, помните, у меня мамахен и папахен начали вот это всё, я ж тогда на недельку завис у Копышева, а у него зороастрийцы собирались. У них там чего только не было, и камни, и книги. Если б это всё так просто было — нашёл фолиант, там все тайны бытия, взял-прочёл, — так это давно бы уже кто-то нашёл и использовал.

— Так, может, и находили, — Йорик задумчиво смотрел на огонь, забыв про колесо на песке. — С какой стати предавать это огласке? Чтобы сразу все начали шастать в иные миры в грязной обуви и таскать оттуда, что ни попадя? Философский камень — если он будет доступен каждому, в чём его ценность?